Старенький домик
На околице города притаился маленький, ветхий домишко. Жила в нем старушка, которая давно уж собиралась на покой, да, видимо, у Бога были на нее иные планы. Домик доживал свои лета, как и его хозяйка – в нужде, но с радостью встречая каждый день. Когда-то был он очень хорош – с резным деревянным крыльцом, крепкими ставнями, высокой крышей, с большим чердаком, на котором хранили сено. Но время не щадит никого – ни домов, ни людей. Постарела и сгорбилась хозяйка, обветшал и состарился дом. Однако жили они со старушкой дружно: каждый день она мела скрипящий пол и перестилала легкие самотканые половички. Каждый день протирала окна «чтобы смотреть на людей чистыми глазами», проветривала комнаты «для вольного духа», а с весны до глубокой осени заносила в дом охапку цветов из маленького палисадника, который помнил ее босоногих детишек совсем крохами. Ребята у Макаровны были хорошие, да только жили очень уж далеко – разлетелись по всей бывшей необъятной стране. Каждый хотел забрать мать к себе, но она упорно не соглашалась. Помирать хотела там, где прошла вся ее жизнь. Старушечка была славная – никому в тягость не приходилась, сама со всем управлялась. И заветный сундучок был в дальней комнате заготовлен. В нем черные платочки, свечки церковные, платки цветные, нарядное платье, бельишко чистое, в общем, все для похорон потребное. «Чтобы детям потом побегать не пришлось, не до того им будет». И деньги в надежном месте сохранены, чтобы похоронить ее могли с честью – скромно, но без тяготы, не прося у людей.Чиновник
А город рос, впитывал в себя мощь камней, отбирал у земли и трав их предназначение, укатывая все живое в асфальт, отвоевывая у неба горизонт. И как-то случилось так, что старушка и старенький дом аккурат посреди новомодного проекта оказались. Он еще существовал только на бумаге, но уже заполонил умы деятельных людей, уже наполнил карманы чиновников в неприступных кабинетах. Вот и один такой чиновник стоял напротив старенького дома и прикидывал… Где будет офисный центр, где высокие, словно ракеты, дома, а где разместятся рестораны и гостиницы. Но вот этот ветхий дом никак не вписывался в грандиозные планы. Старуха не помеха – ее легко снабдить «хрущевкой» или, на худой конец, отправить в дом престарелых. Просто нужно обставить все правильно со стороны закона. Чтоб красиво и с гарантией. Рядом копошились подчиненные, ловя каждый его взгляд, предугадывая любое движение руки. Молодой зам что-то рассказывал, показывая ворох бумаг, охранники, как всегда, стояли с безразличными минами. Такого внимания старый дом еще не знал – пять черных блестящих машин составляли какой-то зловещий кортеж. Большая компания людей в костюмах что-то живо обговаривала, указывая на него. Чиновник смотрел на дом. Он думал о вкусном ужине, который приготовила ему домработница Валя, о пухлом плече жены и о прогулах оболтуса-сына, который никак не желал посещать университет. Пора ехать, здесь все решено. Завтра сюда наведаются люди из соцслужбы и утрясут с бабулей все дела. Вдруг скрипнула дверь. На крыльцо вышла старушка и подслеповатыми глазами посмотрела на улицу. Маленькая худенькая бабулька, сухой ручкой открывающая калитку. У нее в руках была округлая шляпка большого подсолнуха, перевязанного марлей для сбора семечек. Вышедши на улицу, старушка приветливо улыбнулась всем, развязала подсолнух, и начала кормить голубей, приговаривая: «Ешьте, ешьте. Пока я тут и вам еда будет». Чиновник стоял и смотрел. Ветер трепал его волосы, припекало солнце и этот старушечий говор – тихая песня, скороговорка для глупых птиц, напомнили ему далекое, давно забытое детство. И уже не Михаил Степанович он, человек при важной должности, а Миша, Мишенька – маленький мальчик в маечке и шортиках, босоногий непоседа, проводящий время в деревне. «Ешьте, ешьте, птицы…». Как знакомо… Бабушка… Милая, любимая бабушка, от которой пахло медом и травами, которая любила его, единственного внука, так, как не смогла любить вечно занятая мать. Он вспомнил мягкую ладонь на своей щеке, вспомнил, как гладила бабушка его кудри, называя «мальчиком-солнышком» из-за их соломенно-желтого цвета. Вспомнил, как брала она подсолнух и выходила вместе с ним во двор, кормить птичек. Бабушка бросала горсть мягких, не успевших затвердеть семечек, а он с восторгом смотрел, как летят голуби, как шустрые воробьи отбирают свою пищу на лету. «Ешьте, ешьте, птицы. Мы вам еще принесем», — приговаривала бабушка своим медовым, ласковым голосом. Большой чиновник улыбался. Сначала замолчал на полуслове зам, потом недоуменно переглянулись все остальные. Даже охрана изобразила на лицах подобие удивления. Такой искренней, широкой улыбки никто из подчиненных никогда у него не видел. Он услышал эту несвойственную тишину и очнулся. «Поехали, гм…, дел много», – моментально пришел в себя Михаил Степанович.
Решение
А поздно вечером, приехав домой, он удивил и встревожил жену и домработницу Валю: первую своим отсутствующим взглядом, вторую – отказом от любимой солянки и вареников с сыром. Всю ночь просидел этот важный человек в своем кабинете. Его взгляд был устремлен вдаль, туда, где законы физики отступают, предоставляя место нетканым картинам прошлого. Перед ним лежала потрепанная выцветшая фотокарточка, сделанная лет 50 назад. На ней маленький мальчик сидел на коленях у худенькой старушки с добрым лицом. Этот тандем олицетворял собой неприкрытое счастье – два родных сердца, старое и младенческое, бились в унисон и жили биением друг друга. Он вспомнил безграничную любовь, которая всегда исходила от бабушки, его милого ангела-хранителя, до самой смерти молящейся за своего Мишеньку. А утром Михаил Степанович стоял на покосившемся крыльце старого дома. «Ну, здравствуй, старик», – сказал человек, поглаживая ветхие перила. На пороге показалась знакомая старушка, близоруко щурясь на незнакомого гостя. – Пришел сказать Вам, что дом ремонтировать будут, а то больно ветхий он, того гляди обвалится что-нибудь. Решение местных властей, так как один он такой остался – пример архитектуры нашего города начала ХХ века. Старушка улыбалась: – Его еще мой дед строил, когда старшего сына надумал женить – батюшку моего. Был дом по тем временам большой, добротный, на много лет строили. Да пошто ремонтировать-то, все одно старый, как и я, только деньги хосударсвены тратить. Разве что крыльцо подправить, да пару половиц заменить, прогнили совсем. – Сделаем, бабушка, все сделаем. Вы завтра мастеров ждите, они свое дело знают. – Ну спасибо тебе, милок. Пусть Бог помогает в хороших делах, – старушка перекрестила его костлявой рукой, шепча молитву. И снова тот же ветер потрепал кудри Михаила Степановича. «Как бабушка…», – подумал он и, распрощавшись, с комом в горле вышел на улицу. Он сел в автомобиль и поехал далеко, за много-много километров от того места, где жил обеспеченной жизнью государственного чиновника. Влияние его было так велико, что одним росчерком пера он перенес стройку грандиозного комплекса в другое место – на заброшенный пустырь, где по ночам ютились различные неблагонадежные граждане.
Через несколько часов непрерывной езды автомобиль Михаила Степановича притормозил у скромной калитки сельского кладбища. Здесь, на этом заброшенном погосте, нашла свой последний приют та, которую он уже практически позабыл под грузом лет и ответственной должности. С трудом отыскал он заросшую травой и сорняками могилку, снял мешающий дышать галстук и заплакал так, как не подобает мужчине его возраста и положения. Но слезы лились ручьем, а ветер опять трепал поседевшие кудри. И чудилось Михаилу Степановичу, что это бабушка своей мягкой рукой гладит его по голове, радуясь, что приехал-таки ее «мальчик-солнышко». А старушка прожила еще без малого семь лет, и ремонт в ее старом доме таки пригодился: и половицы перестали скрипеть, да и крышу менять давно пора было. Но более всего радовали Макаровну ставни: новые, резные, с красивыми завитушками, они напоминали ей молодость – тогда во всех избах такие ставили. Да и крыльцо было хоть куда. Уже не стонало оно под ногами, перекосившись на правый бок, а гордо встречало гостей новыми деревянными ступеньками и резными перилами. Приезжали сыновья с внуками, гладили по голове старенькую мать, целовали руки, обнимали крепко-крепко. Долго еще после их приезда радовалась старушка: много гостинцев привезли дети, но самое главное – оставили ей на память целую пачку цветных фотографий. Каждый вечер Макаровна надевала очки и садилась за стол – «внучат смотреть». Померла она, как жила – тихо и красиво, никому не причиняя хлопот. Съехавшиеся отовсюду родственники похоронили старушку чинно и скромно, как та и хотела: отпели с батюшкой, стол накрыли простой, без излишеств. Все прошло гладко, ровно, словно по сценарию. Только одно не давало покоя людям – откуда на кладбище появился дорогой венок, такой, словно хоронят они не обычную старушку, а большого влиятельного человека? Непонятно.
П
