Ошибки мам

Мне девятнадцать лет, я одета в самое красивое в мире свадебное платье, рядом со мной симпатичный двадцатисемилетний мужчина. Наверное, каждая девушка пожелала бы стоять на моем месте. Но с другой стороны: мне всего девятнадцать! И что я здесь делаю? Хотя, наверное, все невесты так думают. Это просто страх: страх, что теперь придется жить и решать все свои проблемы без мамы, и более того, сама очень скоро стану мамой.
- Боренька, придержи ее за талию, ей тяжело стоять.
Мой теперь уже муж всегда и во всем слушался маму. Она была дня него идеальна и знала все на свете. Она была не только лучшей мамой и женщиной, но и лучшим электриком, монтажником, швеей, кулинаркой...
- Светлана Тимофеевна, все хорошо, я не устала.
Я вспомнила как будущая свекровь говорила мне, когда мы сообщили ей о моей беременности и своем незнании как лучше поступить: « - Ты должна рожать, милочка. Бореньке уже двадцать семь! Он должен стать отцом, ты не имеешь права лишать его этого. Посмотри на меня! Ты ДОЛЖНА родить этого ребенка!». А Борька тогда сам не понимал, нужно ему это или нет, но потом решил, что его маме лучше знать, и, кивая ей, соглашался с ней во всем.
А моя мама лишь сказала: "Решать тебе, ты уже взрослая".
После свадьбы мы переехали в новую, трехкомнатную квартиру, правда, пришлось жить со свекровью, но она меня очень оберегала, прослеживала все сквозняки, считала мои калории. Борька продолжал развивать свою фирму, проект которой с самого начала был одобрен его мамой. Через несколько месяцев у нас родился сын Алешка.
* * *
Я бежала после экзамена с папкой, полной рефератов, двумя сумками и корзинкой клубники. Я опаздывала: Светлане Тимофеевне нужно было идти на укол. "Укол от нервов" - так она это называла.
- А вот и я! Как мы тут?
Светлана Тимофеевна уже спешно одевалась в коридоре, не глядя на меня, сказала:
- Лешенька пообедал, и его пора класть спать.
- Хорошо.
Вечером пришел Борька, вопроса о том, как я сдала экзамен и сдала ли я его вообще, я так и не дождалась, молча накрыла ему стол, выслушала про менеджеров-идиотов и пошла к сыну. А он, мой маленький, тоже любил бабушку. Это было вполне естественно, так как я целыми днями пропадала в институте, пытаясь получить нужное мне образование, а бабушка всегда была рядом.  В тот вечер я спешно собралась и пошла в свою молодость, к подругам. Кроме меня все были не замужем. У них была своя жизнь и свои проблемы, касающиеся в основном отношений с противоположным полом, и я начала понимать, что в итоге  осталась одна. В своей семье мне не было поддержки, и у своих подруг я ее тоже не нашла. Мне начало казаться, что я несчастлива в свои двадцать лет, и надо что-то срочно менять.
На следующий день за ужином я, как всегда, молчала, Светлана Тимофеевна ругала сына за то, что он неправильно к ней обращается, а Борька тупо глядел на тарелку и жадно ел.
- Борь...
Он откликнулся не сразу - не ожидал, что я перебью его молчание.
- Борь, я ухожу.
Выражение его глаз и лица не изменилось, он вытер полотенцем руки, встал и небрежно, как делал изо дня в день, кинул:
- Спасибо, милая, все было очень вкусно.
И ушел в комнату.
Я оторопела, достала из тумбочки коньяк, выпила полрюмки и пошла укладывать сына спать. Видимо, вопрос был решен: я не ухожу. Так и не поговорив, мы легли спать. Но мне не спалось, всю ночь я ходила по квартире в раздумье, как мне следует поступить. С одной стороны, мне было жалко куда-то уезжать, бросать своего сынишку, так как я знала, что мне не дадут забрать его с собой, но с другой я понимала, что еще немного и я стану в своей семье предметом интерьера, чужим человеком для всех: мужа, его и моей матери, друзей и знакомых. К утру  я была твердо уверена, что ухожу. Как только Боря ушел на работу, я стала собирать вещи.  В соседней комнате Светлана Тимофеевна кормила Алешку детским питанием с ложечки.
- Я уезжаю в Минск. К сестре.
Свекровь аккуратно положила ложечку на блюдце и взяла малыша на руки, видимо боясь, что я отберу:
- Как? Как, ведь мне в четыре часа на укол? Как?
Я взяла чемоданы в руки, в последний раз посмотрела на сынишку, сглотнула слезы и очень тихо ответила:
- Я не знаю как...
К маме решила не заезжать: она бы начала плакать, а я стала бы сомневаться, правильно я делаю или нет.
* * *
Прошло два года, я жила в столице со Славкой. Ему было двадцать шесть, он был милым и ласковым, помог поступить в БГУ, и любил больше жизни. Я тоже его любила; он был моим, а я была его. Мы были "мы". Его маму я никогда не видела, только говорила с ней по телефону, она была молодой самостоятельной бизнес-леди, которой был важен сын, но она сама была важнее. Сейчас я, наконец, чувствовала, что все делаю правильно, что я - женщина. А главное - мы с Славкой все время общались, мы разговаривали обо всем, шутили и ругались, но не молчали.
- Знаешь, мне кажется, что пора нам быть вместе навсегда, - практически сделал мне предложение Слава однажды за ужином. А я, хоть и ожидала этого, почему-то  испугалась:
- Слав, я не могу, я боюсь, ведь у меня уже есть... был... сын.
Он долго думал и молчал, а потом взял меня за руку и посмотрел в глаза:
- Не говори так, он у тебя есть. Хочешь, поедем и заберем его?
Об этом я раньше никогда не думала, за эти два года я ни разу не позвонила и не написала Боре. Он тоже молчал: видимо, его мечта или, правильнее сказать, мечта его мамы сбылась, и все они были счастливы.  О том, как растет мой сынишка, я знала от своей мамы. Неожиданно мне очень захотелось их увидеть. Обнять сына и услышать, как он назовет меня мамой. Это было глупым, но за руку держал любимый человек, который готов был помочь совершить эту глупость, и через четыре часа мы уже были в Могилеве, у моей мамы:
- Юля, ну скажи, зачем тебе этот ребенок? Посмотри, ведь у тебя такой мужчина, у вас будет своя семья...
- Я же мать, я не могу кинуть свое дитя!
- Я против: ты не должна снова все рушить в своей жизни. Оттуда ты ушла сама и не должна возвращаться.
* * *
Перед поездкой к Боре мы узнали, что Светлана Тимофеевна умерла и Боря живет с сыном один. Может, женщины у него и были, но моя мать никогда никого не видела, хотя очень часто навещала внука. Я оставила Славу с мамой и пошла "домой". Леша был в детском садике, Боря был дома один и смотрел футбол. Он молча впустил меня в квартиру и не задавал вопросов.
- Можно я сама заберу его из детского садика?
- Забери.
Я молча вышла, взяв ключи с того самого места, куда повесила их  два года назад.
Самое удивительное, что ребенка мне отдали сразу, он почти не сопротивлялся, я одела его, чмокнула в нос и, сама не понимая, что собственно происходит, взяла за руку и повела домой.
- Ты моя мама, да?
Я закашлялась, присела на корточки:
- А откуда ты знаешь?
Он немного помялся и, улыбнувшись, ответил:
- А у меня есть твоя фотография, я тебя ждал, ты почему так долго не приходила? У тебя много работы?
Я смотрела в эти глаза, и слезы текли по щекам, я задыхалась.
Он обхватил меня маленькими ручонками и поцеловал:
- Не плачь, пойдем домой, там папа, он тебя тоже ждал.
Дома, я уложила ребенка, и, немного успокоившись, пришла к Боре.
- Мне нужен развод... и ребенок.
Он не думал и не молчал, как будто заранее готовился к этому вопросу:
- Развод - пожалуйста, а ребенок - мой.
Я не выдержала, разревелась и схватила его за руку:
- У него должна быть мама! Отдай его... ты еще молодой, ты построишь семью... прошу тебя!
Он встал из-за стола, вытер руки полотенцем:
- Я же сказал, развод ты получишь, а теперь – уходи, и не пытайся увидеться когда-либо с сыном, он – только мой.
Я понимала, что он давно все решил, что спорить бесполезно, это просто ни к чему не приведет. Я ушла, оставив, на всякий случай,  на столе номер маминого телефона.
Утром я все еще так и не пришла в себя: когда я вспоминала эти глазки, меня всю трясло. Такой боли я еще никогда не испытывала. Я знала, что сына у меня не будет никогда, что Боря меня никогда не простит и сделать я ничего не смогу. Я поняла, что если сегодня же не уеду обратно в Минск  - сойду с ума, и начала собирать вещи. В коридоре зазвонил телефон, мама сказала кому-то в трубку что меня нет, что я в Минске, и "нечего сюда больше звонить."
* * *
Прошло еще пять лет. Я смирилась с тем, что больше никогда не увижу сына, и вышла замуж за Славку, чтобы создать новую семью. В принципе, я была по-своему счастлива. Однажды утром, стоя на кухне, я вдруг подумала, что сегодня первое сентября, и где-то далеко мой сын сегодня первый раз пошел в школу, что он стал уже совсем большой и взрослый.
Я варила обед, когда зазвонил телефон:
-Але, здравствуйте, а можно Юлию Михайловну?
Голос был детский, и меня это удивило:
- Это я! А кто говорит?
В трубке послышалась возня, и детский голос по чьей-то подсказке радостно сообщил:
- Мама, это я - Алёша, мама, как ты?
Сердце заколотилось как бешенное, я села на табуретку.
- Мам, я сегодня был в школе. Папа сказал, что ты занята, но я решил, что ты за меня порадуешься.
Слезы потекли по щекам, мне хотелось выть от раздирающей душу боли. Я села на пол и обхватила стул руками.
- Лёшенька, я так рада, я очень, слышишь, очень люблю тебя, Леша. Как папа? Ты прости меня, пожалуйста...
- Мам, да ты не плачь, спасибо за подарки, и открытки, я тоже очень люблю тебя...
"Подарки? Борька дарил ему подарки. Неужели Борька простил меня?" Я задыхалась.
- Мам, а можно я к тебе на каникулы приеду? Папа сказал, что если на пятерки закончу, то можно?
- Можно, солнышко, конечно можно...
- Подожди, тут папа...
Я перевела дыхание.
- Юля?! Юля, я звонил тебе,  утром, на следующий день, прости Юля, ты приезжай - хочешь? Мы тут торт едим? Хочешь?
Я положила трубку и, захлебываясь слезами, пошла в комнату. "Мама! Как она могла? Это же с ним она тогда разговаривала! Почему в моей жизни все решают мамы? Господи, у меня снова есть сын!"
Я добралась до дивана и рухнула на подушки.
- Мам, я писать хочу...
Маленькая дочурка взяла меня за палец и смотрела своими голубыми глазками.
Я обняла ее сильно-сильно и поцеловала в лоб:
- Пойдем, пойдем возьмем горшочек...
- Мам, - ангельские глазки разглядывали мое лицо, - мам, ты плачешь?
- Нет, милая. Нет, что-то в глаз попало... А ты хочешь торта?